Фрэнк Ллойд Райт и Бруно Таут. Два архитектора мирового уровня, оба неожиданно оказались в Японии, где жили и работали в течение нескольких лет, непостижимым образом повлияв на ход развития современной японской архитектуры. После реставрации Мэйдзи японское правительство, отчаянно пытавшееся модернизировать свою промышленность и «догнать» западную цивилизацию, пригласило на работу ряд архитекторов, в том числе Томаса Джеймса Уотерса, проектировщика Bricktown в Гинзе, и Джосайю Кондора, проектировщика Rokumeikan. Эта эпоха закончилась к тому времени, когда Райт прибыл в Японию в 1913 году для обсуждения планов строительства отеля «Imperial» — это был первый из нескольких визитов, мотивированных отчасти потерей работы на родине в США из-за скандала и трагедии. К моменту своего отъезда из Японии в 1922 году Райт спроектировал множество зданий и преодолел период застоя. Между тем, японские подмастерья, участвовавшие в этих проектах, оставили свой след в мире японской архитектуры.

Таут, с другой стороны, прибыл в Японию после ряда совпадений. Он родился в 1880 году в городе Кёнигсберг в Восточной Пруссии, в 1909 году основал архитектурную фирму в Берлине и вступил в Немецкий Веркбунд, ассоциацию, в которую также входили Петер Беренс и Вальтер Гропиус. Под влиянием английского движения «Искусство и ремесла» эта группа стремилась создавать архитектуру и ремесленные изделия с уровнем мастерства и качества, соответствующим современному обществу. Это движение можно рассматривать как предтечу промышленного дизайна.

Таут был признан авангардным архитектором, когда его стеклянный павильон был представлен на выставке Немецкого Веркбунда в Кельне в 1914 году, и получил дальнейшее международное признание за 12 000 социальных жилых домов, которые он спроектировал в пригороде Берлина (проект длился 8 лет, начиная с 1924 года). В то время Германия была обременена огромными репарациями за поражение в Первой мировой войне, многие рабочие жили и работали в жалких условиях. Таут направил всю свою энергию на создание здоровых, гигиеничных домов, чтобы улучшить качество жизни этих рабочих.

Воодушевленный идеей работы над созданием идеального общества, в 1932 году Таут отправился в Советский Союз, где, помимо прочих проектов, внес свой вклад в градостроительство Москвы. Однако нацистская партия, которая возвращалась к власти в Германии, сочла эту деятельность признаком опасных социалистических тенденций. В 1933 году Таут узнал, что нацисты выдали ордер на его арест. Он оставил свою процветающую карьеру и должность профессора университета, сбежав за границу вместе со своей секретаршей и спутницей Эрикой Виттих. Не сумев получить политическое убежище в США, он в качестве последней меры откликнулся на приглашение Международной архитектурной ассоциации Японии и отправился в страну, которая интересовала его уже давно. Таут и Эрика сели на Транссибирскую магистраль до Владивостока, пересекли Японское море и 3 мая того же года прибыли в Цуругу.

В наши дни Таут, вероятно, наиболее известен в Японии благодаря своей роли в «открытии» японской эстетики для Запада. Посетив императорскую виллу Кацура в Киото, он откровенно написал в своем дневнике, что она «так прекрасна, что мне хотелось плакать», а в таких книгах, как «Япония» и «Повторное открытие японской красоты», он восхвалял глубокую гармонию, найденную в простоте традиционной японской архитектуры, как это видно на примере императорской виллы Кацура и Великого святилища Исэ. С другой стороны, он резко критиковал сильно украшенное святилище Тосёгу в Никко, считая его «китчем». Указывая на эту устойчивую оппозицию в японской архитектуре и японской эстетике в целом, Таут оказал значительное влияние не только в архитектурных кругах, но и на изучение японской культуры в целом.

Причина, по которой Таут, архитектор с мировым именем, стал известен в Японии как писатель, заключается в том, что во время своего пребывания в Японии он не занимался архитектурой, за редким исключением (только два его проекта были когда-либо построены). Накануне Второй мировой войны, когда Япония пыталась укрепить свои отношения с нацистами, Таут, будучи политическим изгнанником, оказался без тех архитектурных заказов, на которые он мог бы рассчитывать. В этом смысле его наследие контрастирует с наследием Райта и его ученика —чешского архитектора Антонина Раймонда, который построил много зданий в Японии.

Тем не менее, вскоре после приезда Таут был приглашен в Институт промышленного искусства Министерства торговли и промышленности в Сендае (правительственное учреждение, способствующее модернизации и индустриализации японских ремесел). Он занял там должность преподавателя основ теории дизайна для студентов, включая молодого Исаму Кенмочи (впоследствии известного дизайнера интерьеров), но ушел оттуда всего через четыре месяца, не найдя смысла в работе. Поскольку идти было некуда, он принял приглашение в город Такасаки в префектуре Гунма от местного промышленника Фусаитиро Иноуэ. После учебы в университете Иноуэ восемь лет обучался в Париже, а по возвращении в Японию основал в Такасаки ремесленное движение, целью которого было развитие нового, более аутентичного ремесла, подходящего для повседневной жизни. Помимо руководства собственной студией, он работал инструктором в Исследовательской лаборатории промышленных технологий префектуры Гунма, применяя свой новый подход к проектированию мебели, деревообработки, текстиля и других местных изделий. Он пригласил Таута присоединиться к нему в качестве коллеги-инструктора. В августе 1934 года Таут посетил Такасаки и в общей сложности провел там два года и три месяца — большую часть своего пребывания в Японии, которое составило три года и четыре месяца.

Следы времени, когда Таут жил в Такасаки, сохранились. Среди бодрящего воздуха на вершине крутой каменной лестницы стоит Шоринзан-Дарумаджи, тихий горный храм. Сейши Хиросэ, нынешний главный священник храма и внук бывшего главного священника Дайчу Хиросэ, который заботился о Тауте во время его пребывания в Такасаки, был достаточно любезен, чтобы показать мне Сеншинтей, здание, где жили Таут и Эрика.

Деревянное здание, простое и маленькое, но красивое, выглядывало из прохладной зеленой листвы деревьев. Две комнаты — одна на шесть циновок, другая на четыре с половиной — были тщательно вычищены и не захламлены. Я чувствовал, с какой заботой семья Хиросэ сохранила здание таким, каким оно было, когда в нем жил Таут. За время своего пребывания в Такасаки Таут создал 633 работы, включая этюды. Этот период, когда он проектировал изделия, не имея возможности заниматься своей основной профессией, Таут называл «отпуском архитектора». Но ему нравилась пышная природа, окружавшая его временный дом, а также доброта жителей деревни и семьи священника, которые заботились о нем. В дневниках Таута этого периода много раздраженных очерков о трудностях жизни в чужой стране, но он также высоко оценивал Сеншинтей как «красоту, редкую в этом мире» и писал, что «когда я возвращаюсь сюда после путешествия, я с облегчением выдыхаю».

«Я слышал, как Таут говорил, что открывающийся отсюда вид настолько красив, что отвлекает его, поэтому он обычно работал спиной к окну», — рассказал мне Хиросэ. «Каждый день он обедал с семьей моего деда. Ни одна из семей не могла говорить на языке другой, но, похоже, они понимали чувства друг друга. У нас есть фотографии, на которых запечатлены усилия моего дедушки по приему Таута и Эрики и их утешению, когда они были далеко от дома. Например, он собирал деревенских детей, чтобы они пели и танцевали для них».

Каждый день супруги совершали двухчасовые прогулки, наблюдая за жизнью и архитектурой деревни, а также знакомясь с ее жителями. Люди называли их по имени в дружеских тонах — «Таут-сан! Эрика-сан! » — и подавали им чай и закуски или несли фрукты и овощи в Сеншинтей. Когда в сентябре 1935 года близлежащая река Усуи разлилась, Таут, беспокоясь о негативных последствиях для общины, сделал денежное пожертвование. Несмотря на то, что ему самому едва хватало на жизнь, он, должно быть, считал себя не вправе игнорировать их бедственное положение. Неожиданно оказавшись среди простых людей Японии, он нашел радость в повседневной жизни и стремился понять суть культуры путем непосредственного наблюдения. В результате возникла традиция ремесел Такасаки.

От деревянных столовых приборов и лаковой посуды до маленьких шкатулок, инкрустированных яичной скорлупой, и светильников васи, Таут разработал широкий спектр повседневных предметов и мебели. «В самые маленькие предметы можно вместить весь мир», — говорил он, путём проб и ошибок создавая серию предметов, в которых местные материалы и техники сочетались с модернизмом.

Среди вещей, которые он создавал в это время, были плетеные изделия из бамбука. Он адаптировал немецкую технику плетения корзин, но в качестве материала выбрал волокна бамбука, которую местные ремесленники использовали для изготовления уникального для Такасаки изделия под названием «nanbuomote» — тонко сплетенных подошв, которые можно увидеть в дорогих зори и сэтта (виды традиционной японской обуви), которые было принято носить с кимоно. Это было не устоявшееся ремесло, а скорее новая техника, разработанная Таутом совместно с мастерами нанбуё. Таут предсказал, что по мере модернизации японского общества и перехода от кимоно к одежде западного стиля спрос на сэтта будет падать, и надеялся обеспечить средства к существованию тысяче или около того человек, занятых в то время изготовлением тканых подошв. Вместе они разработали большое количество изделий, которые привносили новые краски в повседневную жизнь, включая сервировочные корзины, хлебные блюда, корзины для дынь, вина и вязания, а также сиденья для стульев.

К 1936 году Таут прожил в Такасаки уже два года и устал от своего изгнания в Японии. В этот момент с архитектором связался профессор художественной академии в Стамбуле, и Таут принял решение переехать в Турцию. 8 октября большая группа людей из общины провожала Таута, когда он уезжал из Сеншинтей. Однако всего через два года здоровье Таута угасло от переутомления, и он трагически скончался. Ему было пятьдесят восемь лет.

Многие из ремесел, которые Таут оставил после себя в Такасаки, были утрачены во время Второй мировой войны. Но после окончания войны плетение из бамбука возродилось как средство существования для мастеров, вернувшихся из армии, во многом благодаря усилиям архитектора и мастера Йошиюки Михара, который работал помощником Таута во время его пребывания в Японии. Хотя дизайн постепенно отклонялся от оригиналов Таута, в 1950-х и начале 1960-х годов в этой отрасли работало до 400 ремесленников, а некоторые изделия даже экспортировались. Но по мере быстрого экономического роста Японии, который привел к наводнению рынка дешевыми промышленными товарами массового производства, спрос на изделия ручной работы снизился, и вскоре производство вещей из бамбука прекратилось.

Я узнал, что в центре Такасаки живет женщина, которая полюбила бамбуковые ткацкие изделия Таута и возродила традициию их производства. И я договорился с ней о визите. Её зовут Йоши Маэдзима – в наши дни она единственная преемница Таута, сохраняющая и распространяющая оставленные им паттерны. Ее мастерская занимает всю территорию исторического дома, который стоит уже более восьмидесяти лет. Когда-то в нём жили рабочие с завода по производству соевого соуса. Одетая в кимоно, она сидит перед столом, сложив колени, и начинает ткать длинной толстой иглой, которая также используется для изготовления татами. «Я как будто вижу клетками внутри кончиков пальцев, а не глазами», — говорит она мне, пока ее руки уверенно наматывают полоску бамбукового волокна на сердцевину. По ее словам, в день она может сделать примерно одно блюдце. Такая работа требует времени и терпения.

Маэдзима впервые познакомилась с плетением из бамбука около тридцати лет назад. Будучи родом из города Маэбаси в префектуре Гунма, она специализировалась на дизайне изделий в художественной школе в Токио. В это время она познакомилась с промышленным дизайнером Йошио Акиока и приняла участие в дизайнерском движении «Mono Mono», которое стремилось превратить «потребителей» в «преданных пользователей». Позже, после работы в архитектурных и ландшафтных дизайнерских фирмах, она стала внештатным дизайнером и исследователем окружающей среды.

«Мне было за тридцать, и я "искала себя", пытаясь понять, чем я хочу заниматься. В то время, работая в Центре этнологической визуальной документации (которым руководил Тадаёси Химеда, ученик фольклориста Цунэити Миямото), я участвовала в исследовании народных обычаев деревень в Ниигате, которые должны были быть затоплены плотиной. Там я соприкоснулся с более древним образом жизни, когда люди делали необходимые им инструменты своими руками, и я начал мечтать не только о проектировании, но и о создании предметов своими руками. В то время я занималась проектированием парка, но я начала сомневаться в ценности проектирования места для игр детей, сидя за столом. Примерно в это время я прочитал статью о плетении из бамбука в случайно попавшемся мне журнале о местной культуре».

В начале 1990-х годов, когда японская экономика пузыря была близка к краху, сколько еще людей занимались подобными ремеслами, прочно укоренившись в обществе? Почувствовав, что нашла свое призвание, Маэдзима отправилась на встречу с автором статьи, желая как можно скорее приступить к работе. Автором оказался Йошиюки Михара, человек, который возродил плетение из бамбука после войны. Завоевав доверие Таута, его часто называли единственным японским учеником Таута. Михара доверил Маэдзиме возродить исчезающее местное ремесло.

«Михара был обрадован и провел остаток дня, рассказывая мне истории о жизни Таута», — говорит Маэдзима. «Он сказал, что всецело одобряет это предложение, и прислал мне кипы документов. Думаю, я приехала в тот самый момент, когда он, будучи старым, хотел передать технику кому-то другому. К тому времени прошло около двенадцати лет с тех пор, как производство было остановлено, так что это был мой последний шанс получить наставления от немногих оставшихся мастеров».

Маэдзима брала интервью у всех этих ткачей об их технике, собирала письменные материалы и самостоятельно оттачивала свое ремесло. Она всегда умела работать руками — описывая себя как ребенка, который делал занавески из бисера, нанизывая на нитку арбузные семечки, но у нее не было опыта в настоящих ремеслах. Сначала она ездила туда-сюда в префектуру Гунма, продолжая работать в Токио. Позже она переехала в Такасаки и преподавала дизайн в местной средней школе, одновременно продолжая ткать; сегодня она настолько искусна в своем ремесле, что имеет сертификат мастера-ремесленника. «Я объединила то, что люблю, чтобы быть там, где я сейчас нахожусь», — говорит она с мягкой улыбкой, излучая непоколебимую уверенность.

Маэдзима использует сорт бамбука под названием «kashirodake», что означает «белокожий бамбук». Бледный, сильный и красивый, этот редкий сорт растет только в регионе Окуяме, охватывающем муниципалитеты Яме и Укиха в префектуре Фукуока. Этот же сорт традиционно использовался в Такасаки для изготовления подошв сандалий «nanbuomote», но из-за недавнего снижения спроса на бамбук многие места, где он выращивался, были заброшены и быстро заросли. Решив спасти этот сорт, Маэдзима основала в Яме низовое движение под названием Kaguyahime (в честь народной сказки о принцессе, найденной в стебле бамбука), чтобы восстановить и сохранить заросли.

«Я организовываю добровольцев и езжу в Яме два раза в год — для осеннего прореживания и раннего летнего сбора урожая. Такие ремесла не выживут, если мы не сохраним землю, питающую материалы, которые мы используем. Для меня уничтожение природы подобно повреждению внутренних органов, которые поддерживают нашу жизнь. Если те из нас, кто осознает это, не примут меры, то ремесленные традиции исчезнут». Маэдзима — женщина дела, наполненная силой, которая исходит от работы с природными материалами и глубокой связи с миром природы. Она говорит, что стала мастером по плетению изделий из бамбука потому что «случайно осознала это». Когда Таут развивал это ремесло, он стремился внести свой вклад в жизнь общества за пределами больших городов, соединив модернизм и местное мастерство для создания красивых, высококачественных предметов. Подозреваю, что Маэдзима смогла распознать забытую ценность его работы благодаря своему собственному опыту в области дизайна. Она впитывала истории людей, которых встречала, впитывала характер предметов, с которыми она сталкивалась, с целостностью, включив все это в свои работы. В этом, пожалуй, и заключается суть продолжения традиции. Если традиции не развивать, то ремесло исчезнет. Если бы Маэдзима не разделяла эту практику, она была бы забыта. Она говорит, что надеется работать с общиной, чтобы эти техники плетения могли быть переданы следующему поколению.

В храме Шоринзан Дарумадзи установлен памятник, на котором выгравированы слова Таута: «ICH LIEBE DIE JAPANISCHE KULTUR» (Я люблю японскую культуру). Через год после его смерти в Стамбуле Эрика исполнила его желание и вернулась в Японию, чтобы передать посмертную маску Таута Шоринзану. Вынужденный покинуть свою родину, он нашел здесь покой и комфорт, в природном ландшафте Такасаки. Сегодня этот ландшафт остается нетронутым вместе с оставленным им ремеслом, которое продолжают развивать его ценители.